Вглядываясь в зеркало украинской революции

Фото отсюда

История говорит о том, что большинство восстаний, бунтов, революций, когда-либо происходивших на Украине, в своей основе были крестьянскими. Последний Майдан не стал исключением. Восстание селян шло параллельно с очередной цветной революцией, которая привела к отстранению от власти действующего президента и подвела общество к досрочным выборам главы державы. Они не состоялись. На авансцене революции появились отряды Яроша и Парубия, которые совершили антиконституционный переворот. Безусловно, в Майдане, как и в любой революции, приняли участие различные слои общества, от городских люмпенов до мелкой буржуазии и интеллигенции, но движущей силой, совершившей вооружённый переворот, стали носители западноукраинской крестьянской идеологии, именуемой национализмом.

Украинский национализм, возникший в середине XIX века, изначально был идеологией сельских жителей. То, что было раньше, нельзя назвать национализмом, то были представления о региональных малоросских особенностях, о казачьих правах и прочих статусах положения в империи. Национализм начал развиваться, когда большинство украинской элиты уже ассимилировалось в русскую культуру. «Люди, сформировавшие украинский национализм, — это не традиционная дворянская элита, а провинциальная интеллигенция. Это особый тип национализма — у народов без элитных групп», — писал Алексей Миллер. При этом антиимперский национализм сложно отделить от антирусского. В западноукраинском национализме антирусская составляющая очевидна. Она была всегда, включая времена, когда доминировала антипольская составляющая. Для националистов поляки были врагами, евреи были врагами и СССР был врагом, причем с определенного момента — главным врагом. В XXI веке им стала современная Россия.

Идеал националистов нашёл отражение в украинском гимне, который был написан во второй половине XIX века. «Сгинут наши вороженьки» и «запануем мы во своей сторонке» — это был во многом крестьянский гимн: не будет польского пана, не будет московского чиновника, еврея не будет, которому денег кто-то должен… Вот не будет их, тогда и «запануем» и будет всё замечательно. Термин «панувати» можно трактовать как «свободно хозяйствовать». Однако националисты трактуют его по-иному, они не хотят просто жить и работать, они хотят «панувати», то есть доминировать. В современном прочтении — подавлять тех, кто не хочет восхищаться «героями», не считает, что «титульная нация» и её язык превыше всего.

Ещё в начале века один из лидеров националистов Олег Тягнибок заявлял: «От побачите, дядьки з вилами знову прийдуть до Київа…» Через десять лет они таки пришли. И, как в 1918-м, захватили столицу. Карл Маркс в своё время предостерегал русских марксистов об опасности пролетарской революции в крестьянской стране, прямо написав об этом Плеханову, мол, ребята, не вздумайте, последствия могут быть катастрофическими. Георгий Валентинович письмо основоположника просто спрятал. Пример Украины показателен в том, что последствия крестьянской революции в индустриальной стране — не менее катастрофичны!

Совершив переворот, хуторяне по понятным причинам не смогли сами возглавить государство, они передали власть одному из олигархических кланов, присягнувших на верность Майдану и идеям крестьянской революции. Присягнувших больше на словах, чем на делах, но получивших революционные полномочия. Не удивительно, что тут же в стране началась деиндустриализация. Крестьянская лошадка поковыляла на смену железному коню. Что интересно — разрушительные моменты произошли не только в экономике, где были уничтожены основные столпы украинской индустрии, не только в фундаментальной науке, где свернули большинство исследовательских программ, но и в культуре.

Знаменитый лингвист Трубецкой в своё время пытался доказывать своим украинским оппонентам, что украинцам следует воспринимать русскую культуру как плод собственного творчества, что там украинского не меньше, чем московского. А украинский национализм есть идея именно глобального культурного отмежевания. Отмежевания по всем направлениям и плоскостям культуры: исторической, литературной, музыкальной и даже лингвистической.

Современная украинская историко-филологическая наука буквально узурпирована «учёными», которые заняты доказательствами того, что украинский и русский народы не имеют общих корней. Они пишут целые трактаты, в которых всерьёз доказывается древнейшее автономное происхождение украинского языка, ставшего будто бы прародителем всех европейских языков, а украинской нации отводится исключительная роль в развитии всей мировой цивилизации.

В своих «научных» трудах псевдоучёные доходят до полного маразма. Они отождествляют дpевние этносы, жившие на теppитоpии совpеменной Укpаины, с самими укpаинцами, тем самым искусственно удpевляют этногенез укpаинцев до вpемен, пpедшествующих «pождеству Хpистову», выводя pодословную от «могучего племени укpов» или доказывая, что Аттила — это пpаукpаинец Гатило, легендарная Троя — село Троещина близ Днепра, что вся индоевропейская культура — это наша культура и т. д. В праукраинцы записывают даже «скоттов», японских самураев и древних греков. Подобные тpюки конъюнктуpны и лестны для национального самолюбия, но полностью антиистоpичны.

Понятно, что, отказавшись от совместной русско-украинской истории и тем самым вырезав огромный временной период, история украинской государственности провисла, ей не на что опереться. Вот и ищут искусственный костыль богоизбранности. И это не маразм отдельных «проффесоров», это государственная политика в области образования. Некоторые украинские учебники по истории и географии читаются как сборник анекдотов. Например, в одном из таких «учебников» выходцами из Галиции объявлены «галлы», «порту-галы» и даже евреи, называвшие себя «галилеянами». Поэтому не стоит удивляться, когда на улицах украинских городов появляются зигующие молодчики с лицами, не обременёнными мыслительной деятельностью. Кем вырастут дети, если их национальную память формируют «историки», подобные Вятровичу?!

Зачем носителю крестьянской идеологии Вятровичу городской романс Высоцкого, зачем ему рок Цоя — парня из кочегарки третьей линии петроградских «каменных джунглей»? Что Вятрович может понять в урбанистических романах киевлянина Булгакова, в повестях москвича Паустовского? Только одно — оба писателя ненавидели эту быдловатую «петлюровщину», которая через 100 лет вернулась на улицы Киева, презирали «махновщину», снова гуляющую по Украине.

Разве крестьянин может понять пролетария? Или «дворянина» — в окуджавовском понимании этого слова? Зачем всем этим парубиям с парасюками знать «тайны ночных дворов»? Они там никогда не жили. Зачем им «Южмаш» и НКМЗ? Какие там ракеты?! Собирателям шишек, потомственным «заробитчанам» никогда не понять привязанности рабочего человека к месту своей деятельности — заводу, цеху, бригаде. Да-да, господа, во множестве украинских разломов, горизонтальных и вертикальных, появился ещё один разлом — Майдан разделил социум ещё и по линии город — село, противопоставив восточному пролетарскому коллективизму западный крестьянский индивидуализм. Одни хотели работать дома на своих шахтах и заводах, другие — уехать туда, где больше платят.

Галичане, массово приехавшие на Майдан, не собирались строить Европу дома, они хотели туда беспрепятственно ездить на заработки. Они так жили всегда, они так привыкли. Махать мастерками на стройках развитого капитализма — их предназначение. Именно за это они «скакали» на Майдане. И эту возможность майданная власть им вскоре предоставила. Отняв при этом у других возможность строить ракеты и шагающие экскаваторы. А когда те возразили, «дядьки з вилами» пришли к ним в дом с оружием и стали учить правильной жизни…

Поставь сегодня любого национал-озабоченного перед выбором: Бандера или Европа, он скажет: «Бандера». Спроси: «Ты за выгодное сотрудничество и добрососедство с Россией или за бесперспективную войну с ней?», не задумываясь, ответит: «За войну». Сама идеология галицкого национализма предполагает «боротьбу и страждання». Есть люди с определённым видом сознания, для которых борьба и война есть идеологическая сущность и естественная среда их обитания. Наличие «ворога» является обязательным. Не важно какого — внешнего, внутреннего, лишь бы он был. Если нет — его придумывают и продолжают бороться. Война для них — не абсолютное зло, а относительное добро. Что это, если не болезнь? Люди, которые хотят воевать, — психически нездоровы. И если они приходят к власти (или получают возможность влиять на неё), то их личное заболевание становится болезнью государства.

Егор Летов сказал: «Почему люди едут на войну, сражаются, гибнут? Потому что война — это праздник. А если праздника нет, то эта жизнь не нужна». У добровольцев, ушедших воевать на Донбасс, до этого была скучная, ничем не приметная жизнь. А тут появился какой-то смысл, пусть во многом мифологический, пусть неверный, однако мифологема Майдана и последующей гражданской войны многим позволила ощутить свою значимость.

Для националиста война — особый праздник. Где же, как не на войне, посредственность может почувствовать свою значимость? В условиях нормальной мирной жизни эта идеология становится никому не интересной, чахнет и умирает, а на всех этих фарион, корчинских, ярошей и прочих парубиев — начинают смотреть как на дикарей. Они таковыми и являются на самом деле, поскольку эти простейшие организмы, питающиеся «донцовским планктоном», в планетарном масштабе фигуры микроскопические, а в мировоззренческом плане — отстающие от прогрессивного человечества лет на сто как минимум.

Не удивительно, что Украина, принявшая националистическую идеологию, пять лет жившая в парадигме пещерного национализма, по большинству экономических и социальных показателей откатилась на европейские задворки. Ужасно, что некогда 7-я в мире индустриальная страна — докатилась до крестьянской идеологии середины XIX века. Иногда мне кажется, что на Украине начался процесс обратной эволюции. И не только в сфере производства, но и в социуме. Множество «гомо сапиенс» уже превратились в «гомо нацикус», дальше только обезьяна.

После Майдана украинскую идентичность заменили на региональную и стали усиленно формировать как антирусскую. «Закон о мове» стал одним из инструментов для этого формирования. Все ранее принятые «мовные» законы тоже были направлены против русского языка, языки других нацменьшинств просто попали под основную раздачу.

Нынешние украинские тенденции требуют отказаться от всего русского, когда бы оно ни было создано. Призывы не читать русскую классику, не слышать русскую речь, не смотреть русское кино и не слушать русскую музыку — в этой украинской парадигме. Русское — токсично, хоть Достоевский это, хоть Булгаков, хоть всё семейство Михалковых, хоть Цой с Высоцким и Розенбаумом, хоть боевики о подвигах русского спецназа, хоть фильмы про Отечественную войну. Даже безобидное «С лёгким паром» представляет опасность. Двенадцатилетний мальчик, спевший «Смуглянку», может отравить патриотичное сознание украинца, помешать его правильной идентификации.

С 2014 года на Украине запретили трансляцию 780 фильмов и сериалов российского производства. Я пробежался по списку и раз пятьсот воскликнул: «А этот за что?» Список составлен не по кинематографическим причинам, а по политическим, а ещё по причине дурости чиновников агентства по вопросам кино. У некоторых украинских киноманов запрет вызвал одобрение, граничащее с восторгом, — наконец украинский прокат освободился от «росийского лайна» и вот-вот начнётся расцвет украинского кино.

Пока особого расцвета не наблюдается, а вот политической цензурой и недобросовестной конкуренцией явно попахивает. Да дело даже не в конкуренции. Какая там конкуренция! Культура — это не количество денег, это качество материала, её создающее. Само по себе качество не возникает по желанию, оно создаётся и формируется эволюционно, черпаясь из каких-то источников качества. Откуда взяться качеству украинского кино, если его отрывают от огромного пласта общей культуры? Каким образом непоказ фильмов Михалкова, Балабанова, Германа, Бортко, Шахназарова и других может способствовать улучшению качества украинского кино? Вопросы, на которые на Украине нет ответов.

Запреты на почве «политической дурости» распространились на другие сферы культуры и искусства. В 2017 году экспертный совет запретил к ввозу на Украину роман Бориса Акунина, писателя в антиукраинских выпадах не замеченного, даже, наоборот, весьма Украине сочувствующего. Причиной явилось название книги, в котором автор неосторожно употребил выражение «Российская империя». Дальше заголовка читать даже не стали. Эдварда Радзинского запретили, наверное, за упоминание Ленина. В каком контексте — не сочли нужным разобраться. За что невзлюбили Бориса Соколова, вообще непонятно. Что может быть антиукраинского в любовных письмах Николая Второго? Вершиной политидиотизма цензоров стал запрет на «Сказки о русских богатырях».

Под видом борьбы с «шансоном» украинцам отключили качественный российский музыкальный продукт. В результате самоотверженной борьбы шансон остался, «небритые олени» — пожалуйста, а Растропович с Рахманиновым исчезли напрочь. По мнению Госкомтелерадио, украинцы не должны слушать «Виртуозов Москвы», ибо те представляют вражескую столицу. Одесский юмор Михаила Жванецкого, предательски дежурившего по Москве, также не рекомендован к употреблению. Видеть лица известных во всём мире актёров театра и кино — тоже не следует, по причине их ужасного преступления перед мировым искусством — посещения Крымского полуострова. Произведения русских и советских композиторов не могут звучать в эфире, дабы в головы украинцев не проникла коммунистическая идеология, а также «пропаганда имперских геополитических доктрин государства-агрессора».

Спрашиваю у оппонентов: «Ребята, а чего ж вы Вагнера с фон Караяном не запретили? Ведь ваш закон предполагает не только борьбу с коммунистическим наследием, но и запрет нацисткой идеологии». Почему георгиевскую ленточку ветерану носить возбраняется, а свастику молодому недоумку — пожалуйста? Ответа, как правило, нет. Это понятно. Обладателям крестьянской ментальности знать Вагнера с Караяном совершенно не обязательно, достаточно «диких танцев» и Джамалы… Или кто-то скажет, что чиновники, сидящие в оруэлловских министерствах «мира», «правды» и «изобилия», служащие в «Полиции мысли», имеют другую ментальность, отличную от сельской?

Очень быстро Украина за последние годы скатилась в оруэлловскую реальность со всеми её признаками — от обычного переписывания истории до запрета нежелательных телекартинок, слов и выражений, до наказания за «мыслепреступление». Некоторая часть величайшей мрачной литературы прошлого века демонстрирует, что происходит, когда население превращается в беспамятные автоматы. Убейте в народе прошлое — и делайте с ним, что хотите! В «451 градус по Фаренгейту» Рея Бредбери запрещено чтение, книги сжигают, чтобы убить память, подавить инакомыслие. Несколько раз горевший львовский «Русский культурный центр», сгоревшие книги единственной русской библиотеки в регионе — результат новой украинской «культурной» политики. Выход Украины из общего с Россией экономического пространства привёл к тому, что некогда индустриальная страна стала провинциальным огородом. Выход из общего гуманитарного пространства сделал этот огород труднокультивируемым.

Большая проблема состоит в том, что вышеописанный галицкий идеал провинциального огорода неосуществим на территории Большой Украины. Нельзя мультикультурному, мультинациональному социуму привить моноидеологию! Равно как нельзя построить моноэтническое государство на территории, заселённой разными этносами. Будет отторжение. Когда первое и второе «моно» попытались внедрить насильно, в стране случился гражданский конфликт и она начала распадаться. Когда общество отказывается от Большой исторической памяти в пользу памяти небольшого региона, присоединённого к Украине волей случая, оно — общество — должно быть готовым к тому, что в центре его столицы появятся колонны молодчиков со свастикой на рукаве. А государство должно быть готово к тому, что в нём найдутся люди и целые регионы, которые, сказав националистам решительное «нет», откажутся жить в таком государстве.

После ухода Крыма и трагических событий в Донбассе стало ясно, что Украина больше не может существовать в рамках жесткого унитарного государства, жить в парадигме националистической идеологии. Если продолжится политика перетягивания канатов, они порвутся, а страна распадется. Лечить сепаратизм унитарностью — это всё равно что лечить понос затыканием пальца в зад. Тем более что в мире существует весьма эффективное, успешно апробированное во многих странах лекарство от государственного поноса. Название лекарства — ФЕДЕРАЛИЗАЦИЯ. Федерализация, которой много лет пугали украинцев, стала не только допустимой, но крайне необходимой. Вопрос стоит так: либо Украина будет развивать федерализацию, либо от неё продолжат отваливаться куски территорий, а государство будет сокращаться до размера, в котором может существовать мононация. Вполне возможно, что это и есть «вариант-2», о котором сегодня много говорят украинские политологи. Но тогда возникнет другой вопрос: до какого размера ужмётся государство?

Между тем, пока охваченные психозом галичане пытаются спасать «украинскую Украину», сама Галичина теряет основные преимущества, которые она имела ещё в начале 90-х годов ХХ столетия. Язык галичан всё больше напоминает надднепровский суржик, семейные ценности потерялись дорогой до Италии, взамен пришли новые, широко представленные в столице края. Если раньше Львов привлекал историческими и культурными ценностями, то сейчас больше стрип-клубами и секс-развлечениями.

Оказалось, что уважение к частной собственности касается у галичан только своей частной собственности, элементы европейской культуры в быту и общественных взаимоотношениях живут только на словах, а основы человеческой «гидности» и гуманизма рухнули при первом же испытании коронавирусом. Нынешний разгул национализма в Галичине есть свидетельство существенного снижения культурного и интеллектуального уровня западноукраинского общества. По иронии судьбы именно Галичина выглядит регионом, наименее приспособленным к европейским ценностям и стандартам. Одним из примеров, подтверждающим этот тезис, является полный запрет «русского культурного продукта». Другим примером — тлеющий конфликт с соседями-поляками.

«Патриоты» и сочувствующие им в той или иной степени граждане не хотят понять, что с Бандерой и Шухевичем, с «мовными законами» в Европу не попадёшь. Не проедешь туда ни через Польшу, ни через Венгрию с Румынией. Никакой Гиперлуп не поможет. Даже через Закарпатье не проникнешь. Остановят на Воловецком перевале и вежливо попросят: «Хлопці, пойте взад»… Известно, что в Закарпатье чистый воздух. В отличие от остальной Украины, где сильно пахнет портянками «дядьків» и неонацизмом. Концентрация последнего запаха особо сильна в соседней Галиции.

Довольно часто бывая во Львове, я постоянно ловил себя на одном странном ощущении, к тому же смутно знакомом… Сопоставляя улицы и людей на них, я приходил к выводу: этот город построен не предками нынешних жителей. Его строил кто-то другой и явно не для нынешних обитателей — детей и внуков галицких крестьян из окрестных сёл. Тот, кто утверждает, к примеру, что Львов — это город украинский, мягко говоря, лукавит. После того как в 1356 году за ним было закреплено Магдебургское право, в него хлынул поток немецких колонистов, которые его перестроили в соответствии со своим представлением об архитектуре. «Город Льва» обрел свой готический стиль именно благодаря их усилиям, а уж никак не из-за культурных предпочтений «украинцев». Выстроили эту «обветшалую, но прекрасную габсбургско-пилсудскую фантазию» — немцы с австрийцами, поляки и евреи. Построили — и исчезли. Одних убили, других выслали, кто-то сам уехал. Остались только их тени, незримо присутствующие в узких улочках, мелькающие на фасадах домов. Подобные ощущения у меня возникают и в Ужгороде.

В заключение ещё раз подчеркну большую проблему Украины, состоящую в том, что страна приняла националистическую крестьянскую идеологию. Точнее, её навязали насильно. В рамках этой идеологии развитие страны мне не представляется возможным. Её удел — быть аграрным придатком государств с развитой экономикой, страной, поставляющей сырьё и потребляющей готовую западную продукцию, мандатной территорией без права голоса, источником, питающим европейские плантации дешёвой рабочей силой. А ещё — быть палкой, которой США тревожат спящего русского медведя.

Борис Акунин, в своё время побывавший на Украине и пытавшийся её понять, написал: «Главная проблема Украины состоит в том, что эта большая страна не объяснила ни миру, ни самой себе, чем она, собственно, является. К России можно относиться как угодно, но объяснить, что такое Россия и „русскость“ не представляется трудным — набор цивилизационных лекал, исторических штампов и легко опознаваемых символов отлично известен. А вот что такое „украинскость“, что может объединить разных людей, живущих на этой территории, и куда они все вместе хотят двигаться, внешнему миру пока неясно».(С)

Мне же ясно одно: существующие нынче признаки украинскости, в основе которых лежит бандеровская идеология, являются ложными, прогрессу страны не способствующими. Оппоненты, возможно, скажут, что Украина в рамках принятой идеологии ещё поднимется с колен, разовьёт свою экономику и т. п. Для меня это звучит как сказка, потому что, во-первых, в истории человечества нет примеров, когда бы национализм привёл страну к успеху, во-вторых, в истории Украины не было периода процветания в условиях противостояния с Россией. Исторический опыт говорит о том, что годы украинского расцвета приходились на период «с Россией», а во времена, когда «против», — украинская территория превращалась в РУИНУ!

И, в-третьих, возраст уже не тот, чтобы в сказки верить. Тем более, в сказки Гофмана.